10 февраля 2018 года на 88 году жизни умер легендарный украинский философ-интеллектуал Мирослав Попович. В память о нем НВ снова публикует его размышления 2014 года о «процессе создания политической нации Украины» на Майдане и культурных связях с Россией.
Мы сравнительно мирным способом завершаем целую эпоху красной диктатуры, так что удивительно, что мы вообще не полыхаем в гражданской войне. То, что сейчас происходит, не стоит воспринимать как этнический русско-украинский конфликт. Если разобраться, то так не было даже в Крыму. Просто мы переходим от этнического мифа об украинце к ощущению политической нации.
Обратите внимание на то, с кем у нас были этнические конфликты в прошлом. Поляки? Сейчас лучших союзников у нас во всем мире нет. Еврейские погромы? Теперь, когда нам нужно учиться воевать, мы учимся у Израиля. Вечный враг турок и татарин? У нас никогда таких теплых отношений с тюркским миром не было, как сейчас. Даже межгосударственный конфликт России и Украины сейчас не затрагивает сферу подлинной культуры, и это очень хорошо.
Кровь и жертвы не имеют ничего общего с формированием нации – ее нет, пока нет общего культурного единства. Меня радует, что первый, а особенно второй Майданы избавили понятие «Украина» от гарнирного характера. Украинское долгие годы было неким соусом, который покрывал социальные процессы. А сегодня люди с горящими глазами поют «Душу й тіло ми положим…». Они связывают с Украиной все лучшее, вкладывают в это понятие надежду. Это и есть формирование политической нации.
Сейчас рождается народ с единым культурным опытом. И неважно, что люди при этом общаются на разных языках. Моноэтнической нации в современном мире быть не может. Сложно найти более патриотичного ирландца, чем Джеймс Джойс, но он писал на английском языке. А Николай Гоголь хотя и наш писатель, но писал на русском, и если переводить его на украинский, теряется весь колорит гоголевской прозы.
Так происходит во многих странах. Например, у ирландцев в меню пабов названия блюд написаны на двух языках. При этом ирландского никто не замечает, все говорят на английском. А если на каких‑то переговорах нужно говорить на ирландском, люди легко на него переходят.
Мы не приемлем патриархальный уклад – это исторический факт. Первым настоящим великороссом был князь Андрей Боголюбский, сын Юрия Долгорукого. Если до него все князья хотели править в Киеве, то он бежал отсюда. Киевский народ никого не слушался, в городах были народные вече - аналоги Майдана. Поэтому Боголюбский перебрался в Суздаль, а затем во Владимир – там он мог править, как хотел.
Это показывает разницу стандартов власти в Украине и России. Наш стандарт ближе к польскому. Причем если поляк получил власть от предков, то казак завоевал ее саблей. В этом смысле мы даже более демократическая нация, чем поляки.
Государственность Майдана воспроизводит культурный опыт Запорожской Сечи. Никто нас не учил, но где‑то в национальном подсознании сидело понимание, что можно прийти на площадь и изменить страну. Если люди по копеечке все вместе собирают деньги на армию, можно не беспокоиться – государственные инстинкты у нас есть.
Сейчас мы в очень интересной ситуации: у нас уже есть политическая нация с хорошей культурной основой, но устойчивое государство только создается. Когда‑то итальянский политический деятель Камилло Бенсо ди Кавур говорил: «Мы создали Италию, теперь нам нужно создать итальянцев». На самом деле так не бывает. Украина сегодня демонстрирует гораздо более здоровый процесс обретения государственности.
Люди в восточных областях тоже хотят свободы, но очень простой, начальной. Если Майдан хотел «свободы для», то Донецк – «свободы от». Эта в итоге и раскалывает Украину, потому что «свобода от» разрывает социальные связи, но не предлагает ничего взамен.
К сожалению, в этой тяжелой картине присутствует еще и российская агрессия. И мне кажется, что, пока Путин жив, Крым будет принадлежать России. И это плохо, потому что делает Крым глубокой провинцией большой России. Между Крымом и Москвой нет живой связи, как между Москвой и Самарой. Оккупация – это просто хамство.
Проблема России в диспропорции, в которой находится человек и государство - тот самый маленький чеховский человек и величие имперской власти. Поэтому ничтожность русского обывателя компенсируется представлением о какой‑то исключительности и исторической миссии народа. Иллюзия в самом определении «великого русского народа». Народы не бывают великими, ими бывают государства или отдельные люди, но не народ.
Острота проблемы для России сейчас заключается в том, что вся концепция миссии полетела к чертовой матери. И миссия инициатора Евразийского союза, и миссия хранителя духовных основ православия - не осталось ничего. Ну какую миссию может выполнять сегодняшняя путинская страна? Я убежден, что в России зарождается русский фашизм, и это по‑настоящему страшно.
Но действовать путем изоляции тоже невозможно. Для меня идея стены между Россией и Украиной абсурдна. Отношения нельзя терять, особенно с теми россиянами, которые способны нас слышать. Поверьте, это очень много.
Пять вопросов Мирославу Поповичу
Ваш любимый город?
- Изяслав. Это еврейско-польско-украинско-российское местечко, насчитывающее около 12–15 тыс. жителей. Там я родился и пережил немецкую оккупацию. Он мне часто снится.
Еще очень люблю Париж. Я даже водил как‑то по этому городу парижан, рассказывая им о домах, в которых они живут. Мне очень близка французская культура.
Самое важное событие в вашей жизни?
- Во время войны у нас в Изяславе был учитель физкультуры, который создал подпольное партизанское движение. Но в 1946 году его несправедливо осудила советская власть. И я поехал в Москву его спасать. Мне было 16 лет, я трое суток ехал в Москву на крышах поездов и подножках вагонов, чтобы встретиться с Михаилом Калининым [глава президиума ВС СССР]. Дошел со своей детской жалобой до приемной Калинина. Конечно же, ничего у меня не получилось, но я хорошо помню этот эпизод. Для меня в 16 лет это был подвиг отчаянного романтизма.
На чем вы ездите?
- Личного автомобиля у меня нет. Институт арендует автомобиль, на котором я езжу время от времени. Но в большинстве случаев я езжу на метро.
Ваш личный месячный прожиточный минимум?
Я не знаю – деньги у меня тратит у жена. Но заработной платы в 5-6 тыс. грн мне хватает. Мы, конечно, не шикуем, но живем.
К чему вы стремитесь?
Я хочу, чтобы не стреляли. Шутки шутками, но я действительно посвятил свою жизнь смягчению конфликтных ситуаций.
Спасибі за Вашу активність, Ваше питання буде розглянуто модераторами найближчим часом
